По совместительству с другими видами моей деятельности, я являюсь чем-то вроде писателя. Однобокого, корявого, но очень гордого, пишущего в меру своей бездарности при крайнем недостатке времени. Выше сказанное ясно дао вам понять, что я глупо напрашиваюсь на комплименты xDD.
Но после прочтения этого отрывка, мой обожаемый брат косился на меня целую неделю, а потом втянулся и стал читать дальше.
Если понравится, выложу еще).
Ах да....
Слабонервным, детям и беременным читать нельзя.
Тонкие бледные пальцы тянулись вверх, пытаясь ухватить удаляющееся солнце за выскальзывающие из рук лучи. Оно коварно подмигивало и меняло цвет, истончая красноватые лучи и пытаясь разреветься такого же цвета слезами.
Быть солнцем крайне трудно - подумала Ния, пытаясь коснуться соседнего облака, но и оно не было настроено на общение, и едва фиолетовый ноготь защекотал его ватную поверхность, то он тут излилось на девушку парным молоком, но та лишь чихнула, вновь пытаясь заслужить солнечные объятия.
- Типичнейший случай, коллега – прошептали промокшие от молока волосы, намертво прилипнув к бархатной коже.
- Но она так молода, – зашевелились губы, отвечая незнакомыми словами.
- Будьте аккуратны, – прочавкали волосы больно хлопая кончиками по ресницам, – Прошлый врач покончил жизнь самоубийством… - Осведомлен. Не стоит говорить при пациентке, – застонала кожа под истязаниями молочных волос.
- Она же ненормальная…
Ненормальная..
Ненормальная..
Глаза наполнились кровью, и слезы смыли с щек прокисшее молоко. Беспомощные дрожащие руки тянулись к небу, срывая с него лоскуты голубой ткани и обнажая ночные кошмары, покрытые проблесками созвездий. Растянутые простыни мироздания были изжеваны старательной психопаткой в клочья, и открытая рана вместо сердца терпеливо ждала падения. Потому, что еще никто не падал до конца, так сказали звезды, об этом кричала капающая кровь мгновенно сворачивающаяся в темные шарики и пробивая землю своим немаленьким весом.
Легко быть землею - подумала девушка, разворачиваясь в воздухе и раскидывая руки, желая принять на себя всю нежность иссохшей земли.
Руки безвольно упали вниз, а завинченные в тугую спираль волосы загородили обзор. Внизу раскинулось море, а из души раздался крик, такой требовательный и настойчивый, вопрошающий и жаждущий хотя бы кусочка земли, чего не выдержал карманный Слон, вывалившись из нагрудного кармана и выкрикивающей на ходу выкрашенными в цвет белого граната губами сладкую песню о любви к притяжению. Стало понятно, что встреча с землею откладывается на неопределенный срок, тем более, приняв на себя оранжевую окраску ночного неба, море, с жадностью поглотило слона, сыто улыбнувшись и раскрыв объятия навстречу волосам, которые тянули за собой свою хозяйку, горланя чудовищные стихи о вечном падении в небо.
Треснула кожа, не желая встречаться с морем и решив навсегда уйти от своей мучительницы. Словно масло, срезанное тончайшим ножом, оно покидало худосочную хозяйку, маленькими кусочками срываясь с тела.
Последний взгляд на жидкое масло, падающее сверху ледяным потоком на самую макушку и видя, что оголенное дно стыдливо прикрывается солнцем. Ах, если бы у неё были губы, она бы рассмеялась и наперегонки с длинными черными искусителями, которые называли себя волосами, отправилась греть солнце в своей сердечной ране, ведь там будет тепло им обоим. Протянув руки, покинутые кожей в последнем стремлений достать рукой раскаленных лучей и ощущая лысым затылком голодное урчание маслянистой жижи, она ощутила, как обманчивое солнце, слизнув окровавленный ноготь с указательного пальца, сыто урча, перестало греть, растворившись в оранжевой мути.
Вот глупость, - обиженно пробормотали рассеянные губы, лишившись хозяйки, и не в силах наблюдать за агонией оной. Покинутое всеми время растянулось, словно под средневековыми пытками, позволяя почувствовать на себе весь спектр ощущений от обмана и криков обиженного солнца. И этот спектр собрался в единственный луч света, и помутнела хрусталь глаз, оставив её наедине со своей болью…
- Сестра, срочно! – Крикнула кожа, вместе с волосами плотно сжимая удушающие кольца вокруг груди. Воздух, обреченно повисший в стороне от происходящего, загустел став кисельно-приторным, и не любивший сладкое нос оказался втягивать его.. и единственная, кто не подрагивал в этом дымном тумане маслянистого цвета была смерть, обнявшая её за шею и поцеловав в удивительный изгиб, надеясь попробовать на вкус выступившие на лопатках слезы.
- Всё…. -Закричала она, хватаясь пальцами за уголки глаз и запрокидывая голову в беззвучном смехе, отчего вторая половина головы обзавелась крыльями и покинула хозяйку. Мир треснул и осыпался звенящими в тишине осколками.
Серый потолок над головой.
Такой незнакомый цвет…
Она лежала на больничной койке, туго привязанная к ней и даже не пытаясь вырваться. Это обычно называется приступом. Так вот – он прошел. Взмыленный и совсем молодой доктор, смотрел в пустые глаза, не выражающие никаких эмоций, пытаясь понять, что же это было. Как удалось настолько хрупкой девочке, порвать известные своей прочностью больничные ремни? Он видел многое, а еще большее хотел забыть, но то, что он видел в глазах Нии Адамс, писательницы двадцати лет от роду, он бы наблюдал каждый день.
В них плескалась вся сущность бытия. Он мог поклясться, что она видела саму Смерть, воплощение Боли и самую яркую на свете Жизнь.
Сжатые в кулак пальцы медленно разжались, а затем и искусанные в кровь губы перестали напоминать собой небрежный росчерк пера нерадивого художника.
Грудь тяжело вздымалась, под тяжестью ремней, а она не переставала так же неотрывно смотреть в потолок.
- Отпустите – пробормотала она на выдохе, после чего её дыхание постепенно выровнялось.
- Я, – доктор вздрогнул и его голос сначала сорвался на писк и он закашлялся, – Не могу, - закончил он с какой-то обреченностью в голосе.
- Ах да, вы же еще не умерли, – губы дрогнули в улыбке – Не знаете. Не умерли же, да, – прервав свою речь тихим смешком, сказала она, – Отпустите. Уже можно, – она засмеялась, оголив поблескивающие в сумраке зубы.
- Для.. начала ответьте… Она стала перебирать пальцам, будто наигрывая на фортепиано, и постоянно морщилась, иногда едва слышно ругалась.
- Фальшиво так, – прошептали её губы, – Я также фальшиво отвечу на все ваши вопросы, будучи свободной. Это написано на исписанных листках, просчитайте. Доктор уже был знаком с историей болезни и тысячи раз перечитывал различные заключение разных специалистов, все они гласили одно и то же. "Опасна для общества только во время приступов", - пестрили надписи на желтых листах. "В остальное время только для себя", - читал он между строк длинных названий болезней и других непонятных медицинских закорючек. Но после увиденного…
Решился и отпустил. На свой страх и риск.
Глубокий вздох, слегка подрагивающие пальцы тянутся к затылку и зарываются в короткие волосы, не переставая дрожать. На губах появляется расслабленная улыбка, и девушка, подобрав под себя ноги, утыкается носом в ложбинку между коленями, глубоко вдыхая запах собственной кожи.
- Мне нравится серый цвет, – начала она, потеревшись щекой о коленку. – Если, что-то стало серым значит, оно никогда не поменяет свой цвет. Серое всегда остается серым. Оно не предает и не меняется.
Спустив босые ступни на пол холодной палаты, она одним смазанным движением встала на ноги.
- А теперь я отвечу на ваши вопросы. Вы признаете меня здоровой и отпустите до следующего месяца, – она развернулась и автоматически поправила больничное оделяла, проведя тонкими пальцами по ремням, будто прощаясь, до следующего раза.
- А что вы видели? – Вопрос вырвался сам собой, смотря на её совсем нежизненную мудрость. На мудрость отстранено наблюдающую за ошибками человечества и даже не пытающуюся их исправить.
- Тоже самое спросил предыдущий доктор. А я писатель, умею рассказывать – ухмыльнувшись, ответила Ния Адамс, скользнув глазами по одиноко стоящей в углу разноцветной барышне, с чернильными разводами вместо глаз и широкой раной от ножа вместо рта.
Через пару часов девушка была отпущена на волю. Кисельный воздух сразу же забил легкие, мелькнули длинные черные волосы перед глазами и руки сразу же потянулись к голове, проверяя, что они ни капельки не отросли и все так же по-мальчишески коротки. Адамс аккуратно обошла нож в чернильных подтеках, лежавший прямо посреди улицы и постояла невдалеке от него, дожидаясь пока барышня заберет его и сделает себе нос, ибо дышать стало совсем невозможно.
А потом она, поправив длинную широкополую шляпу, отмахнулась от сбивчивой речи сидевшего там слона, пошла вперед по серой мостовой. Чуть позже она все-таки позволила слону перебраться в нагрудный карман и стряхнула с плеча пыль от сыпавших с неба звезд.
Как же я все-таки удачно прихватила с собой шляпу, - подумала девушка, наблюдая за звездопадом.